1904-й г.
Новогодние визиты понемногу выходили из обращения, — вместо них одни собирались в клубе для взаимных поздравлений, другие бывали только у хороших знакомых.
Я сходил поздравить Анну Васильевну Бейвель, заглянул на полчаса в клуб.
На этот год я выписал «Новое время» , которое получал уже много лет — со времени поступления в акциз, иллюстрированный журнал «Нива» — ради приложений. Кроме того, получал «Псовую и Ружейную Охоту» и «Природу и Охоту» — иногда пописывал в них.
С 1 января я опять сидел в Кредитке. Другим членам Правления было или некогда, или лень, — меня сидение не обременяло — по вечерам я свободен, а тут — знакомство с новой стороной жизни, новые люди…
Сослуживцам о своих занятиях в Кредитке не говорил, на любопытные вопросы отвечал неопределенно.
3-го января акцизной компанией — Филиппов, я, Газенбуш, контролер Базанов, Угрюмов, кажется, еще кто-то — надумали сделать облаву на зайцев около поселка Кайгородского — 20—25 в. от Челябинска. Поехали, — естественным распорядителем В. И. Филиппов.
4-го охотились, и неплохо: зайцев достаточно, компания дружная, очень хорошая… Но… под конец решили на облавы, устраиваемые В. И. Филипповым, больше не ездить. 1-е — облава обошлась много дороже обычных, — Филиппов беспрекословно согласился на запрос казаков по 1 р. 50 к. загонщику, — гоняли по 1 р. и даже по 80 к. и еще наиболее горластым назначил 3 р. за «руководство» . 2-е — мы гораздо больше ездили с места на место, чем стояли на нумерах, т. к. достаточно случайному проезжему сболтнуть, что где-то там лучше, и мы опять тащились за 3, за 4 версты.
В последних числах января разразилась война с Японией.
В Челябинске в это время выходила газета «Челябинский листок» или что-то в этом роде — весьма жиденькая, — я ее не получал. Числа 28-го или 29-го вечером иду в Кредитку, слышу, мальчишки-разносчики кричат: «Экстренная телеграмма… о…о…ч…ч…ень интересная! о…о…ч…чень!».
Купил, узнал о нападении японцев на наши суда в Порт-Артуре. Поговорили о событии в Кредитке, на другой день в Акцизном управлении и… успокоились.
Вероятно, скоро бы и забыли, если бы не напомнили разносчики телеграмм, число которых быстро росло, и движение войск по ж. д. через Челябинск, число которых росло еще быстрее.
Участок у меня был тот же: заводы Покровских, 3 винных лавки на вокзале и лавки в уезде — к северу и северо-востоку от города, — объезд небольшой.
Часто ездил на завод, в уезд — редко; в вокзальных лавках почти не бывал.
Аккуратно посещал Акцизное управление, для болтовни и выслушивания всевозможных новостей и сплетен В. И. Филиппова, что он очень любил. По вечерам бывал в Кредитке.
В феврале или марте через Челябинск проехал Главнокомандующий Куропаткин. Город и чиновничество устроили ему встречу, — кто-то поднес, как водится, икону.
Были, конечно, и мы, — стояли в первых рядах.
Куропаткин, конечно, и мы, — стояли в первых рядах.
Куропаткин шагах в 4—5 от нас остановился, сказал коротенькую, шаблонную речь, — он невысокого роста, плотный, — лицо интеллигентное, даже красивое, — мне понравилось; одет в строгое генеральское пальто.
Вдруг через нас протискивается разносчик газет, весьма пожилой, снимает фуражку, обращается к Куропаткину: «Ваше Высокопревосходительство, конечно, меня не помните… а я имел честь служить под Вашим командованием в турецкую войну… там-то и там-то! Очень рад видеть Ваше Высокопревосходительство еще раз!». Куропаткин улыбается: «Да, я там был. Приятно встретить сослуживца!». — «Позвольте в память встречи презентовать свежий номер газеты!». — «Спасибо… — позвольте и мне в память встречи…», — дал ему золотой…
В марте начало притаивать, двор почернел… в апреле побежали ручьи, скалывали во дворе лед, чтобы скорее высохло.
Растаяло все, работали в саду, огороде.
17 апреля я и Филиппов соблазнились весной и поехали на лошадях в поселок Покровский — 16 верст — поохотиться на 2-м озере.
С нами на велосипеде поехал и Угрюмов, он взял с собой дробовик и винтовку и не согласился почему-то положить их к нам в коробок. День жаркий, и Владимир Иванович Филиппов разрешал вопрос: расплавилась бы или нет свинцовая пуля, если бы ее положить на седло Угрюмова под него?
Вечер сидели в шалашах на берегу озера — уток много — и летают, и плавают, но держатся далеко… — Филиппов стрелял по гусям.
На другой день пошли шататься — каждый отдельно — по озеркам, болотам, ложбинам.
Я убил 2 чирков и случайно подвернувшегося зайца, В. И. Филиппов — серуху, Угрюмов со своим вооружением — ничего…
В самом конце апреля я соблазнил Филиппова съездить на тока глухарей и тетеревов в Сыростан, — Филиппов с лесной охотой не знаком.
Поехали, — прием, конечно, радушный, — ночевали в лесу.
Лесников что-то не было. Филиппова повел на глухаря Качев, а я с Дерябиным пошли на ток косачей. Ток небольшой, я убил одного косача, а потом — когда рассветало и ток кончился, — стрелял два раза по глухарю — пулей и дробью в лет— со мной был бюксфлинд — и оба раза мимо.
Филиппов убил глухаря. На привале Качев рассказал, как это случилось.
«Услыхали далеко… давай подскакивать, а у нас обоих брюха вон какие — скоро ли подскочишь. Все-таки… вот уже близко. Запел он — мы раз и… оба в лужу шлепнулись! Вода холодная… хорошо, что хоть мелко… Глухарь замолчал… лежим, боимся пошевелиться… Гляжу… Владимир Иванович Филиппов обе ноги поднял… я тоже — ровно две бочки с оглоблями кто-то в лесу оставил. Дождались все-таки… запел… выскочили… — ну, Владимир Иванович Филиппов и убил!».
Дерябин рассказал, как сыростанцы избавились от местного помощника лесничего — Кулика.
«Шибко уж он нам надоел. Не то, чтобы строгий, а глупый, бестолковый. То к пустякам придирается, — мужик оглоблю вырубил — цена-то ей копейка — протокол, штраф, в суд, а то укажет лесник, что строевой лес воруют — внимания не обращает. Придешь к нему дров или чего выписать, — кричит, ругается. Нынче зимой — едет по лесу в скачках один, — отъехал верст 5, — из лесу вышли мужики, остановили лошадь. Лица — в саже, не узнать, кто… Сняли с него тулуп, продели в рукава шест, опять надели, опоясали: «Айда домой пешком»; один угнал на лошади, привязал к воротам Кулика, а сам Кулик шел 5 верст, как Христос на кресте. Обиделся, уехал куда-то…».
Кулик — уроженец г. Троицка, прошел 3 класса гимназии, учился в нашей местной школе, дослужился до помощника лесничего и исчез из Сыростана. Потом вдруг оказался профессором, состоит кем-то в Академии наук, — разыскивает мифический Тунгусский метеорит, шумит в газетах.
Когда Володя Теплоухов произвел наблюдения над метеоритом, упавшим верстах в 32—33 около Челябинска, Кулик прислал ему очень лестное письмо с просьбой сообщить лично ему еще и еще что-то. Володя — уже обладая опытом в обращении с профессорами, заикнулся, чтобы была упомянута его фамилия, — Кулик замолчал.
9 мая ездили с Филипповым на озеро Ванюши на пролет савок. Останавливались в Адищеве, — я убил 9 штук.
В мае японцы осадили Порт-Артур.
Движение войск на восток увеличивалось, шла артиллерия, кавалерия, больше всего пехоты. В Челябинске обыкновенно отдых, — устроили громадную воинскую платформу за вокзалом, туда ежедневно ездил Филиппов. Солдаты толпами бродили и по городу, — торговля в винных лавках вдоль линии железной дороги поднялась вдвое, втрое…
Дела наши на войне шли плохо. 18 апреля бои под Тюренченом — неудачные для нас…
В мае я арендовал для охоты озеро Каясан — на 52-й версте по линии Сибирской железной дороги. В версте от берега небольшой разъезд Каясан, на противоположном берегу — деревнешка Тляукаево, живут башкиры, которым принадлежит озеро. Длина около 6 верст, ширина в 4 версты, почти сплошь заросло камышом; посредине — большое, сравнительно чистое плесо; вдоль всего берега лента воды разной ширины, — береговая «галья» . Она отделена от земли полосой камыша в 50—100—150 сажен, и, чтобы попасть на нее, надо знать проходы. Озеро глубже Ванюшей, местами до 2 аршин, водились даже карасишки, — плавать приходилось с веслом. Уток не меньше, чем на Ванюшах, но не так напуганы, — охотников ездит мало, — далеко, нет лодок, проводников…
Устроил мне это дело новый приятель — Иван Кириллович Осипов. Он изо всей службы — поступил в Акцизное управление рассыльным еще при Ругинове. Парень смышленый, старательный, и Ругинов назначил его продавцом в поселок Сычевский на 25 р. Иван оказался исправным продавцом, я перевел его в поселок Чернавский — 1-я станция по железной дороге в Сибирь, — жалование 45 р. , прекрасная квартира, порядочно остается от провоза…
Осипов тоже охотник и посоветовал арендовать Каясан. Я согласился, — он съездил в Тляукаево и за 10 р. обществу и за фунт чая и барана старосте, т. е. всего за 15—16 р. , я получил озеро. Башкиры обязались не пускать никого охотиться, — охотников из соседних селений — Пашнинский поселок 5 верст и село Пивкино — 9 верст, мало, и от них не убережешься. От городских я придумал такую охрану: вывесил на станциях объявление, что охота на оз. Каясан запрещена, а главное — взял себе в компаньоны 2 стрелочников на станции Чернавская и одного с разъезда Каясан. Они не несли никаких расходов, имели право охотиться и за это должны не пускать никого из города на озеро. Мера оказалась удачной, — стрелочники охраняли озеро, как свое…
С нетерпением начал ждать Петрова дня.
На лето семью потянуло за город, Филипповы соблазнили жену ехать в поселок Багровку — Хомутинино тож, верстах в 70—80 от Челябинска — по направлению к Троицку. Там разные целебные озера, близко сосновый бор, спокойная, недорогая жизнь и прочее и прочее. Одно время предприимчивый врач из Троицка устраивал там целебный курорт.
Управились с домашними делами, привели в порядок сад и огород. Парники жена решила убрать — ими почти не пользовались. Разобрали, — бревна во двор, рамы — на сеновал. На освободившемся месте жена посадила малину…
Поехали в Багровку… Целый караван: мы на двух подводах, — вез Яков Дорохов, который потом сделался моим постоянным ямщиком; Филипповы — две нанятых подводы и 3-я своя лошадь и, наконец, новые знакомые Кузнецовы — молодожены. Он учитель Реального училища, она — Лидия Геннадиевна — сестра Сергея Геннадиевича Соколова, нашего спутника на Северном Урале. Я на лето оставался в городе и поехал посмотреть, что за озеро.
Филиппов и Яков уверяли, что дорогу знают, но наш караван безнадежно заблудился, и пришлось переночевать в какой-то деревушке. Зато видели озеро — Большой Сарыкуль, — пожалуй, самое крупное в Челябинском и Троицком уездах; это лето вода стояла высоко, и озеро казалось морем, — по берегам — камыш.
На другой день в Багровке. Поселок небольшой, самый обыкновенный, квартира очень плохая, — хотя Владимир Иванович Филиппов заблаговременно ездил найти себе и нам.
Пошли на озера, — они действительно интересные.
В самом селении — щелочное, — вода прозрачная, на вкус весьма скверная. Бабы моют на озере белье и прочее и обходятся без мыла, вода отмывает всю грязь. В 2—3 верстах есть еще такое же, но уже прямо щелок, — моются сами без мыла.
За поселком — в 1—172 версты — небольшое, саженей 200 в диаметре — горько-соленое, — когда при купании попадает в рот вода — плюешься несколько раз, пока не выплюнешь всю соль. В жаркие дни после купания сидели на песке не одеваясь, и на высохшем теле появлялись мельчайшие кристаллики солей…
Кстати, на этом озере жена услыхала первые слова Костюшки. Ему был 1 год 9 месяцев, он уже ходил, но не говорил, и вот — в один прекрасный день — во время купания самостоятельно зашел в воду, попал ногами в тину, перепугался и закричал: «Прилип! прилип!»…
Через два дня я уехал. Семья с Кузнецовыми и Филипповыми гуляли по окрестностям, — бор хороший; купались во всех озерах — чаще в горько-соленом; собирали ягоды и, вообще, жили по-дачному.
Насчет провизии было неважно, но общими силами доставали.
В городе, кроме службы и Кредитки, у меня было большое дело по дому. Надо было сколотить пол, перестрогать, выкрасить, надо кое-где поправить конопатку, пристрогать и перевесить двери и прочее.
Кроме того, хотя дом и оказался удобным, захотелось сделать еще лучше… Надумал вместо маленьких парадных сеней во двор сделать пристрой до улицы, поставить там печь, — получится большая передняя с дверьми на улицу и теплая уборная, — вещь весьма удобная. Заодно решил переделать и террасу, — увеличить ее, отгородить от сада более солидной переборкой и дверь прорубить из другой комнаты.
При этом из бывшей передней и моего кабинета получалась большая комната для мальчиков; гостиная превращалась в кабинет; большие комнаты на фасаде дома делались приемной и столовой.
О полах и мелком ремонте жена знала, о перестройке я ей не говорил.
Купил лесу, камень, — кое-что осталось еще от постройки, — нанял плотников, началась работа.
На лето в доме, кроме меня, оставалась рябая кухарка Матрена из Мартыновки, — для ухода за скотом и птицей и — кормления меня; Настасья уехала с семьей.
У Матрены был сын, — мальчишка лет 4—5, который через каждый час кричал: «Мамка! Ись!», т. е. просил есть, — она, конечно, совала ему кусок.
Матрена пленила жену добродушием, умением ходить за скотом, но кухаркой оказалась неважной. В первый самостоятельно приготовленный обед после супа подала жареную телятину, густо посыпанную сахаром — «чтобы слаще было!..».
Обедал и чайничал я один. Через несколько дней бросился в глаза наш семейный самовар, большая семейная миска и прочее, и прочее. Отправился в магазин, купил самовар поменьше, — красивый никелированный за 15—17 р. , небольшую миску, кастрюли…
Подходил Петров день… Поехал в участок с таким расчетом, чтобы кончить Чернавской и… Каясаном. Иван к моему приезду купил лодку — легкую, удобную… 28 июня вечером с лодкой переехали на озеро, переночевали и с рассветом — на озеро…
Со мной были чоки, — пороху в патронах больше 172 золотников, дроби 8 золотников, — для летней охоты, а тем больше при такой частой стрельбе, как на Каясане — заряды и… отдача слишком сильны, и я мазал, мазал… Среди дня передохнули в камышах, поели, — опять поплыли. Кончили охоту часа в 3 дня, я убил 22 утки, — больше всего чернядей. Ночью был уже в Челябинске.
Понравилось… 4-го июля опять поехал в Чернавскую и… на Каясан… На этот раз плавали недолго, — убил 7 штук.
Съездил в Багровку, — прожил там 2 дня.
Спал, гулял с ребятами в бору, ходили по озерам, купались. В щелочном озере ловили руками мормышей, их так много, что рыбы почти не было, —мормыши съедали всю икру. Играли с ребятами и Кузнецовым в лапту, ребята и Кузнецов бегали скорее меня.
Как-то вечером имел длинный разговор с хозяином дома — немолодым, рассудительным казаком. Он расспросил — кто я, где служу, сколько получаю и… в конце — удивился: «За что вам столько денег платят? — катаетесь по уезду на паре лошадей… подъехали к лавке — приказчик шапку, самовар ставит…». Я отвечаю, что получаю больше, например, его, потому что больше работаю, а что всякая работа ценится приблизительно одинаково.
Он, конечно, не согласился, принесли счеты, начали считать.
«Сколько в год зарабатываешь?». — «Сотни 2—3 получаю, когда что лишнего продам…». — «А натурой — хлебом, сеном, дровами, наконец — скотом?». Казак согласился, подсчитал, что при посеве около 10 десятин и даровых земле, выгоне и лесе — он получает еще руб. 600, — выходит уже 800—900…
Потом — по его данным — подсчитали, сколько надо дней по 8—10 час. работы на 10 дес. пашни, на сено, на дрова… Оказалось — увы! — на все это надо 60—70 дней, maximum 90…
Начали считать мою работу, — казак согласился, что ездить по уезду и ревизовать лавки — неудовольствие… Подсчитали мою работу в заводах и Акцизном управлении — вышло у меня рабочих дней втрое больше… «Вот и получаю втрое больше!..».
Казак был так удивлен, что, когда я ушел, — еще долго пересчитывал что-то на счетах, а потом пригласил старика-соседа.
15 июля был убит министр внутренних дел Плеве.
26 июля вечером и 27-го — почти весь день охотился с Иваном на Каясане. День хороший, заряды нормальные, и я гвоздил направо и налево… Убил 26 уток.
Год был очень дождливый. Места около Багровки низкие, ровные — после сильного дождя ходили точно по мелкому озеру, — все подернуто водой…
Большой Сарыкуль меня пленил. В последнюю поездку в Багровку решил поохотиться, — захватил кроме чоков и бюксфлинт. В 12 верстах поселок Каратабан, — продавец Гридин знакомый, немного охотник.
Заехал в Каратабан, нашел лодку, проводника. Проводник — местный псаломщик — маленький, тощий, старый, — но горячий охотник. Лодка — бат — громадный, тяжелый, неуклюжий, — вместо шеста — жердь…
Поплыли, — псаломщик едва поднимает жердь, бат движется еле-еле, много не наплывешь. Выстрелил раз 10, убил чернядь, черуху, чирка… псаломщик совсем выдохся, — вернулись на пристань.
А уток — много; пролетело несколько цапель, — редких здесь. Колорит озера — какой-то особенный, — не похожий на Каясан и Ванюши.
Псаломщик посоветовал переехать на лошадях на другой конец озера. Там балаган известного местного охотника, — он, вероятно, дома, — может быть, и повозит…
Поехали — псаломщик с нами, — балаган и охотника нашли, а лодки нет, — кто-то уехал надолго.
Посидели, покурили, побалакали, — охотник сообщает, что он хорошо стреляет пулей. «Винтовки здесь нет, — я бы показал!». — «Винтовка есть!.. Вон в коробке — покажи!». — «С удовольствием!», — говорит уже не так уверенно.
Принесли бюксфлинт, — осмотрел, одобрил, разыскал доску, наклеил бумажку немного больше ладони, отмерил 150 шагов.
Выстрелил охотник — пуля чуть выше бумаги, второй раз — немного в сторону, — хорошо.
Выстрелил псаломщик — не попал в доску.
Заставили и меня… — выстрелил. Смотрю — Яков, стоящий около мишени, подбросил фуражку — пуля в бумаге.
Этим и кончилась моя охота на Сарыкуле.
В начале августа семья вернулась в город. Вся переделка была кончена, все выметено, вымыто; мебель расставлена в комнатах, согласно их новому назначению.
Приехали вечером, с любопытством осматривали все… — жена была очень довольна и говорит, что даже заблудилась в своем собственном доме.
Огляделись в городе, началось учение.
Шура сдал экзамен и поступил в 1-й класс Реального училища, — надел форму. Володя поступил в среднее отделение школы Степана Кузьмича, Аня — в младший подготовительный женской гимназии. Лида училась еще дома.
Учением ребят заведовала жена. Когда она привела Аню в гимназию — Аня расплакалась, спряталась за дверь и заявила, что она не будет учиться в гимназии. Уговоры жены не действовали. Начальница гимназии посоветовала жене уйти домой — Аня успокоится скорее, — так и вышло.
Володе в школе тоже не понравилось.
Войска на восток все шли и шли… Еще с весны появилась и встречная струя — раненые, но они были мало заметны, так как в город не ходили.
Телеграммы выходили каждый день, — нередко — два раза — утром и вечером.
Нам не везло. 17—21 августа были большие бои под Ляояном — последняя попытка пробиться к осажденному Порт-Артуру, но… «войска в порядке отступили на заранее подготовленные позиции» …
Газеты читали усердно; — я для полноты сведений выписал «Русские ведомости» . В. И. Филиппов обнаруживал удивительное знание стратегии, тактики всех военных действий, надеялся на лучшее, но, к сожалению, его предсказания не оправдались.
Ездил на завод, ходил в Акцизное управление, вечерами — в Кредитку, домашними ремеслами занимался мало, — некогда…
В Кредитке укреплялся все больше, — про очередь членов Правления уже не упоминалось — я оказался постоянным. Самостоятельно принимал новых членов, выдавал ссуды, учитывал векселя; — к помощи учетного комитета прибегал редко, — в исключительных случаях, и то больше для соблюдения приличий, Михайлова — бухгалтера — едва выносил.
Про аренду моего Каясана вообще не болтал, но 14 сентября вздумал поохотиться в компании и пригласил более близких знакомых — помощника надзирателя Газенбуша, контролера Базанова и Угрюмова. Согласились! С удовольствием.
О провизии забыли уговориться, и на вокзал каждый явился с объемистой корзиной с едой и напитками на всех четырех. По железной дороге доехали до Чернавской, прихватили Ивана Осипова — на Каясан на 2 подводах. Приехали под вечер. Иван захватил с собой полог, поставили палатку, — на озеро на 3 лодках, — постреляли… каждый убил по несколько штук.
Стемнело… — костер, закуска, выпивка. Настроение у всех прекрасное; Угрюмов — картежник, вытащил даже карты, но игра при таких условиях не склеивалась.
Ночь холодная, Газенбуш и Угрюмов дремали около костра, — я в своем рыжем пальто спал, как на печи. У Ивана и Базанова тоже было теплое.
Наутро — чуть свет — снова на озеро, — опять стрельба… Я — как хозяин — вернулся пораньше (убил за обе охоты 10 шт. ), сварил суп из 3 уток.
Собрались после полудня на стан все; каждый набил достаточно. За обедом Газенбуш и Базанов уверяли, что они никогда не ели так вкусно…
Полежали, почайничали, — пора домой.
Иван довез нас до разъезда, — уехал домой…
Ждать поезда приходится часа 2—3, мы устали, хочется еще полежать — нигде на разъезде ни души.
Выпивки еще много, есть и закуска, но ни пить, ни есть не хочется… — не везти же домой…
Кто-то предложил пригласить начальника разъезда закусить, — он с удовольствием… Пригласили и помощника его — и этот — очень охотно… Осталось пригласить жандарма и телеграфиста, — согласны и они… — больше некого…
Все пьют, точно 40 лет путешествовали в пустыне Аравийской. Перебрались в телеграф, — там удобнее. Начальник приказал сторожу никого не пускать, — дали бутылку и сторожу… Выпили и мы, — настроение поднялось, беседа оживилась.
Вдруг свисток! — товарный поезд из Челябинска… «Вот черт не вовремя принес! — ворчит начальник, — и стоит он долго»… «А вы закройте семафор!» — подсказал кто-то из нас… «Мысль!» — семафор подняли
Трещит телеграф из Чернавской: «Свободен ли путь?». Поговорили начальник с помощником — отвечают: «Занят!».
Еще свисток, — поезд уже из Сибири.
«Это скотский… не советую вам на нем ехать!» — говорит телеграфист, видел, что Базанов достает еще 2 бутылки… «Закрыть и этому семафор!» — распорядился Газенбуш.
Поезда временно затихли, — беседа продолжалась. Начальник объяснялся нам в любви… жандарм уверял, что он сразу увидал, что мы порядочные люди… телеграфист — в доказательство своей дружбы к нам — просил нас послать куда-нибудь телеграмму.
Вспомнили Ругинова, составили ему в Оренбург телеграмму: «Собравшись на Каясане, пьем ваше здоровье»… — Мы подписали, — желают подписать и наши новые друзья… «Ведь вы Ругинова не знаете!». — «Вы говорите, что он хороший человек… отчего не выпить за хорошего человека!..».
Телеграфист сейчас же отщелкал на аппарате телеграмму.
Ругинов потом письмом благодарил нас, — просил поблагодарить за любезность и четырех незнакомцев…
Уже поздно… немного продыбались, — движение возобновилось. Начальник сам усадил нас в наиболее удобный поезд.
Относительно выпивки было вообще свободно. Хотя водка стоила пустяк — 40 к. бутылка, но ее покупал редко, — имелось сколько угодно ректификата высшего сорта.
Ректификационный завод очищал около 600 000 ведер, из этого только четверть местного спирта, остальной шел отовсюду — из Тамбовской губернии, из Пензенской, из Польши, из Прибалтийского края. С заводов сырой спирт выпускался всегда с избытком против провозного свидетельства — для покрытия дорожных трат. Но… в железных цистернах трата ничтожна, и излишек поступал к нам. Приходовать его в книги — нельзя, — если заприходовать, то надо составить акт, а потом производить дознание по пути следования — откуда взялся спирт…
Излишков накапливалось столько, что ими покрывались все траты при ректификации и еще оставалось.
Раз в ожидании ревизии формалиста из Петербурга выпустили бочку ректификата в р. Миасс…
Я разрешал брать спирт сослуживцам, пользовались, конечно, и служащие Покровских, но при строгом условии — только для собственного употребления. Витуся Пилецкий — контролер на заводе — или, точнее, его практичная супруга — вздумала «дарить» спирт казакам и получать «отдарки» курами, яйцами, маслом… Так прохватил Витуся, что он перестал брать и себе…
Из спирта я делал настойки — на траве Кузьмича, зубровку, разные водки на лепешках Глешке и Виднер, — изготовлялись специально для этого. Лучше других выходила английская горькая в 45° и чистая водка в 54°.
Урожай в этом году был хуже прошлогоднего. Цены: пшеница 50—52 к. , овес — 45—50, рожь — 45—46 к. , картофель 12—14 к. — пуд. Мясо — 5—6 к. фунт, дрова сухие березовые— 4—6 р. погонная сажень. Рабочие руки 10—25 р. в месяц и 40—50 к. поденно. Принесли из Управы окладной лист о налогах на недвижимость за 1904 г. В листе: 1-я часть. Восточный бульвар. Владелец К. Н. Теплоухов. Дом деревянный. О 6 комнатах, баня, погреб, конюшни, навес. Крыто железом. Общая оценка 600 р. Причитается: государственного налога 3 р. 07 к. , земского 3 р. 07 к. , городского 3 р. — всего 9 р. 14 к. Других налогов не было.
В последний раз был на Каясане 8-го октября — один.
Несколько дней были уже холода, и на большей части озера тонкий лед — ровный, блестящий, точно зеркало. Толщина льда несколько миллиметров, но лодка продвигалась плохо, — гребли веслами оба; местами приходилось сначала ломать лед, через камыши пробивались с трудом.
Уток уже сравнительно мало, но они такие большие, сытые, жирные, что мало похожи на летних; слетали далеко.
Подранков и летом было немало, а теперь еще больше. Шлепнется после удачного выстрела с размаха на лед, прошибет его и исчезнет в воде… — ждешь, смотришь во все глаза — нет нигде.
Все озеро, как обыкновенно, объехать не могли, — тяжело: убил все же 9 шт. , — стоят 18 летних.
Когда кончили охоту и лодку вытащили на берег, нос — по ватерлинии — протерт льдинами почти на вершок.
Жили акцизные дружно, — ссориться не о чем, — у каждого определенный круг обязанностей; В. И. Филиппов авторитетом не пользовался, но отношения у него со всеми были неплохие, кроме контролера А. А. Базанова.
У Базанова когда-то был легонький роман с сестрой Софьи Матвеевны, который кончился ничем, и Софья Матвеевна его возненавидела, — растравила, конечно, и Владимира Ивановича Филиппова.
Базанов просил Губернское акцизное управление перевести его на юг — за Оренбург, — скоро пришла бумага о переводе.
Базанов — парень хороший, всем нравился, решили сделать ему подарок на память. Поручили мне, — купил серебряный портсигар очень хороший, руб. за 20. Отдали выгравировать соответственную надпись, наши подписи.
Поднесли, Базанов растрогался, устроил прощальный обед в своей холостой квартире. Пригласил всех, кроме Филиппова.
Обед — очень долгий — прошел очень оживленно.
Выпили серьезно… Трофимов Н. Н. — старик, почти не пьющий, усидел один целую бутылку рябиновки… Ф. И. Круковский — тоже немолодой — бывший учитель латинского языка в гимназии — поставил на отдельный столик несколько рюмок и стаканов и что-то от души пил, дирижируя рюмками и стаканами. Газенбуш и Угрюмов горячо спорили, кто из них больше ценит хозяина…
Поезд уходит вечером. Всей гурьбой, человек 10 — поехали провожать на вокзал. Там помощник надзирателя Евстигнеев пожелал шампанского. Некоторые мялись — не будет ли дорого? — попросили меня поговорить с буфетчиком. Тот говорит — есть 2 бутылки по 5 р. , — подходит. Выпили с пожеланиями, но… чаша переполнилась, — потребовали еще… Евстифеев — помню — опрокинул целую бутылку…
Близится отход поезда… Угрюмов просит Базанова не беспокоиться, — он сдаст багаж и даже проводит Базанова до первой станции.
Поезд ушел; Базанов уехал в Оренбург; багаж оказался отправленным в Тюмень; Угрюмов проснулся на станции Есаульской Пермской ж. д.
Финал: на другой день я приехал рассчитываться; счет 2 бут. по 5 р. и 6 б. по 10 р. — всего 70 р. — молча заплатил. При сборе с участников Витуся Пилецкий заскулил, но остальные успокоили его, — буфетчик мог написать счет и на 150 р…
Как-то в конторе Покровских на заводе говорили об охоте с Семеном Игнатьевичем Беловым — конторщиком. Семен сообщил, что на лугах Покровских и выше по р. Миасс в кустах водятся зайчишки, — можно их погонять.
В ближайший праздник, 2-го ноября, устроили «детскую облаву» : 2—3 человека из конторы Покровских, два писца из Акцизного управления и я; — загонщики — мальчишки из пос. Сосновского — 3—4 версты от завода.
Многие из «охотников» были на облаве впервые, — я заставил всех взять нумера и прочел лекцию, как надо вести себя на облаве и на нумере.
День яркий, солнечный, неглубокий снег уже везде; загонщики гнали старательно; зайцев немного, но все же каждый загон 1—2—3 штуки выбегали. В общем, облава шла весело…
В 4-м или 5-м загоне Л. Топоркову — писарьку из Акцизного управления — досталось очень плохое место — в густом тальнике на самом берегу р. Миасс, — мне — очень хорошее — среди цепи.
Гон еще не начался, Л. Топорков подошел ко мне, — завидует моему месту. Я покровительствовал Топоркову (впоследствии он оказался большим прохвостом) и согласился поменяться местом, — он в восторге!
Начался гон, и на меня выходит крупная старая лисица с прекрасным мехом!.. Шагах в 30 — остановилась. Убил с одного выстрела. — Топорков — ничего…
Ребята учились неплохо. Только Володе очень не понравился учитель Закона Божия. Закон Божий обыкновенно преподает священник, но в их школе был светский, кончивший Духовную Семинарию Николай Николаевич Родосский, — молодой, но настолько неприятный, что все ученики его ненавидели… Я нисколько не удивился и не огорчился, когда узнал, что Володя в тот день, когда у них Закон Божий, в школу не ходит, а гуляет по городу.
Подошла зима? — ходить в дохе неудобно, — надо меховое пальто. Жене тоже надо переделать ее лисью ротонду.
В Челябинске открылось отделение меховой торговли Братьев Панфиловых из Екатеринбурга. Отправились туда, столковались: за переделку ротонды взяли 28 р. , за меховое пальто — весь материал магазина — 84 р. , за форменную шапку — 10 р. , — всего 122 р.
Заказ выполнили прекрасно. Шуба жены — по последней моде, очень красивая… Мое пальто — прекрасного фасона, на хорошем черном бараньем меху, покрытое дорогим темно-синим драпом, воротник и лацканы из каракуля, но… увы! — весила чуть не пуд! Верх служил лет 15, мех без ремонта больше 30 лет, шапка около 20 лет…
Наступила зима, — все шло гладко.
Работы и на заводе, и в Кредитке увеличилось, — в завод отовсюду шел спирт, в Кредитке — большой спрос на деньги; — приходилось уже переучитывать векселя. Кредит был открыт в Русском торгово-промышленном банке, — директор — Р. Г. Попов — переучитывал охотно, — не ломался.
В одну из поездок на завод винокур Р. А. Миллер презентовал мне маленькую породистую таксу желтой масти. Леди… Привез домой, — всем очень понравилась. Собачонка очень умная, сразу ориентировалась, вела себя безукоризненно. К каждому из членов семьи относилась согласно его значению.
Жила у нас много лет, — умерла старухой от операции, которую ей сделали под хлороформом Шура и Володя.
Война с Японией по-прежнему неудачна, — 19-го декабря японцы взяли Порт-Артур. Комендант А. М. Стессель был мастер на пышные фразы, но этого оказалось мало…
А войска шли и шли на восток, — пили здорово, пьяные бушевали. Солдатам вина из лавок не отпускали, но толку мало, — всегда находились желающие им помочь.
Встретился я случайно на вокзале с начальником эшелона — старичком полковником… — он узнал, что я акцизный… «Вы им хоть таких-то длинных (т. е. четверть) — не отпускайте! Пусть набьет все карманы бутылками… — не видно хоть! А то в каждой руке тащит по длинной!..».