1899-й г. Год, как и предыдущий, — с событиями. Сделавшись с 1 января вольным гражданином безопределенных занятий, я решил все-таки не бросать пока акцизного ведомства и в самом начале января со всей семьей переехал в г. Пермь, где находилось Губернское акцизное управление. За время жизни в Екатеринбурге у меня накопилась целая куча книг — иностранной литературы — дешевые, но хорошие издания, — оставили все в углу в квартире. В Перми нашли небольшую, но хорошую квартиру около Петропавловского собора — где была наша свадьба, — недалеко от квартиры Павла Александровича Топоркова — дяди жены — и устроились неплохо. Отправился в Губернскоеакцизное управление прозондировать почву и довольно неожиданно получил место помощника главного счетовода с жалованием 75 р. в месяц, — в общем больше, чем делопроизводителем, работы немного, сравнительно с Екатеринбургом — легкая и не ответственная. Огляделся, — пошел к управляющему акцизным сбором Александру Афанасьевичу Фотиеву поговорить о месте помощника надзирателя, обещанном мне его предшественником Михаилом Михайловичем Лохтиным. Фотиев сказал, что обещание Лохтина он знает, но сейчас свободного места в Пермской губ. нет, — он может устроить меня участковым надзирателем (оклад помощника надзирателя 300 р. + 500 р. на канцелярские расходы) в Архангельскую губ. в одно из следующих мест: Кола, Мезень, Усть-Вильма, — без ребят я поехал бы, — при наличности 5 штук побоялся и отказался. Еще в Екатеринбурге я кончил первую половину описания странствования по Северному Уралу. В январе переписал, приложил фотографии и отправил в «Исторический вестник» — охотничьи журналы меня уже не удовлетворяли— солидный литературный журнал с запросом — примут ли и на каких условиях. Довольно скоро получил ответ: 80 р. за печатный лист и 25 экз. оттисков бесплатно, — я был очень доволен, начал писать 2-ю половину. Деньги нужны были на ружье, о котором переписывался с А. П. Ивашенцевым. В начале февраля в Пермь приехал Эммануил Емельянович Криштофович — управляющий акцизным сбором Оренбургской губ. и Тургайской обл. Он раньше был старшим ревизором в Пермской губ.; я с ним встречался, а также ехал куда-то в одном вагоне, и долго болтали. В Оренбургской губ. были какие-то нелады по монопольному делу, так что пришлось расформироватьЧелябинский округ, и Криштофович приехал вербовать новых чиновников. Я отправился к нему, — принял любезно и сразу предложил место делопроизводителя в Челябинском округе. Я просил место помощника надзирателя и соглашался до открытия вакансии быть старшим контролером, — он, наконец, согласился. Уехал, — через несколько дней получаю телеграмму: «Назначаетесь младшим контролером выезжайте в Челябинск». Я — телеграммой же — категорически отказался от младшего. Получаю новую телеграмму: «Согласен Ваши условия Перми назначаетесь старшим выезжайте». 20 февраля выехал в Челябинск. Прежде всего познакомился с делопроизводителем Николаем Николаевичем Богдановичем, — он принял меня с распростертыми объятьями, как своего заместителя, и очень огорчился, когда я сказал, что делопроизводителем не буду. Поселился на одной квартире с Богдановичем, обедали — и очень неплохо и недорого — у какой-то старушки-польки. Познакомился и с другими сослуживцами. Бывший надзиратель Аркадий Николаевич Карпинский уже вышел в отставку, и обязанности надзирателя исполнял старший ревизор Оренбургско-Тургайского акцизного управления — Василий Николаевич Блудоров. Высокий, красивый мужчина, лет 45-50, — вегетарианец, — чрезвычайно вежливый и мягкий, но но очень похожий на патоку: первая ложка — наслаждение, вторая — уже чувствуется неприятный привкус, третья — отвращение… К его характеристике: по его словам, он когда-то оказал своему сожителю по квартире громадную услугу — спас жизнь, вырвав револьвер, когда тот хотел застрелиться, доказал ему нелепость такого выхода и взял под свою опеку… «И представьте! — он возненавидел меня, в глубине души хотел убить меня…». Блудорову я понравился, но его внимание оказалось довольно назойливым и тягостным… Жизнь текла однообразно… С утра с Богдановичем шли на службу в Акцизное управление, занимались до 3 ч., Блудоров нередко утягивал еще час и заставлял сидеть до 4 ч.; потом шли обедать и вечером обыкновенно опять сидели в Управлении. По праздникам Блудоров не отпускал меня от себя, — гуляли по Челябинску — тогда неуклюжее, грязное село, сидели у него на квартире, чайничали, болтали; он уверял, что имение Дурасовка, купленное дядей В.П.Колининым в Уфимскойгуб., принадлежало его отцу — Н. Блудорову, что у него есть еще небольшое имение и т. д. Разобрался и в дефектах Челябинского округа. Бывший надзиратель Карпинский — инженер-технолог — был человек обеспеченный, — имел большой дом и типографию, которая давала ему больше, чем Акциз, — к службе он относился спустя рукава. Кроме того, Карпинский и его сослуживцы не прочь и выпить, в результате — расход около 200 000 р. казенных денег оказался неоправданным документами… Из них действительно растраченными оказались около 4000 — 5000 р. — бывшим делопроизводителем Гусевым, и Карпинский эти деньги уже внес; на остальную сумму надо было найти или составить оправдательные документы. Эту руботу поручили мне, Богданович занимался текущими делами. В округе было несколько казенных складов, два больших винокуренных завода с ректификационными отделениями Братьев Покровских и Г. Ф. Шмурло, первый в 8 верстах от Челябинска. В начале марта приехал из Одессы назначенный новый надзиратель Николай Григорьевич Ругинов. Бессарабец, с университетским образованием, естественник; брюнет, красивый, очень симпатичный; умеет влезать в души каждого без мыла— или «лукавый царедворец», как его звали некоторые. Блудоров уехал в Оренбург, с удовольствием проводили; с Ругиновым у меня сразу установились очень хорошие отношения. Видимо в Челябинске засели надолго, — выписал семью из Перми, с большим трудом нашел квартиру. В Челябинске в это время находилось Управление всей Сибирской железной дороги — масса служащих, город переполнен. Квартира очень плохая — большая, но низкая, сырая; холодная — до нас в ней помещалась пивная лавка; цена 20 р. Семья приехала вечером, — я, конечно, встретил на вокзале, поехали на квартиру в «дилижансе»… Нас 8 человек, — жена привезла и бессменную няньку Настасью; — гололедица, раскаты, и ребята поминутно слетали со своих мест. Устроились, огляделись, сделали визиты сослуживцам; они, конечно, ответили. К Ругинову семья еще не приехала; — он пришел к нам как-то вечером, потом и на другой и — зачастил: болтали, чайничали, играли в карты… Ругинов оказался страстным и истинным картежником, — с одинаковым удовольствием играл в винт и преферанс — по какой угодно — и в дураки с ребятами. Без Блудорова служба пошла глаже, спокойнее; начал подумывать об охоте, — говорят, около Челябинска — богатая… Собрался в половине апреля со сборщиком— Петром Ивановичем Кременцовым — казачьим офицером — на пролетных уток и — заболел… Думали, что лихорадка; 3-4 дняпринимал конские дозы хинина, салицилки, — по ночамподушка делалась мокрой от пота, но толку мало, — и температура поднималась выше 40 ° Жена пригласила Наума Марковича (Нухима Мордуховича) Шефтеля… Приехал, нагнал на нас страху… нахмурившись, осматривал, выслушивал; с ужасом качал головой… Нашел нужным и заходил два раза в день, получая каждый раз по 2 р.; прописал целую кучу лекарств, признал необходимым делать мне горячую ванну 2 раза в день… Надо в незнакомом городе найти ванну в мой рост и натаскать и согреть 20—30 ведер воды… — Жена в отчаянии, я лежу пластом… температура — до 41 °. В Челябинске в это время звездой был доктор медицины Александр Францевич Бейвель, но говорили, что он лечит только богатых. Жене — при содействии Н. Г. Ругинова — удалось пригласить его… Приехал, осмотрел, выслушал и… мы просияли: обыкновенный брюшной тиф, — форма тяжелая, но организм здоровый, —все пройдет благополучно… — лекарств никаких, ванны не надо… Жена сует ему 5 р., просит приехать завтра. А. Ф. Бейвель денег не взял: «Рассчитаемся, когда поправится»… зайдет дня через два, — болезнь идет нормально, и завтра ничего нового не будет. Во избежание домашних хлопот и треволнений Бейвель посоветовал увезти меня в городскую больницу, которой он заведовал, — там постоянный уход, надзор, — Жена согласилась… На другой день увезли в больницу, уложили; Жена посидела, уехала… Отдельная комната, чистая, светлая; хорошая постель, но… мне не понравилось… Полежал, подумал, написал Бейвелю записку — «благодарю за внимание, но дома лучше…»; кое-как оделся, незаметно выбрался из больницы, добрел до извозчика и домой приехал без сознания… Хотя Ругинов и был уверен, что я умру, но — недели через две поправился. Ослаб чрезвычайно — не мог закрыть складного ножа с пружиной… Очень хотелось есть, но Бейвель настаивал, чтобы месяц я питался жидкой, растительной пищей… В первый выход из дому я купил все сорта круп, какие мог найти в Челябинске, а дома несколько раз читал Молоховец и составил расписание мясных обедов на целый месяц… Начал выходить даже в Акцизное управление… — от пережитого заболела жена — что-то нервное и серьезное. По совету Бейвеля легла в больницу, — я и Настасья с ребятами навещали ее ежедневно; через неделю поправилась.Челябинске Уже 2-я половина мая… В 8—10 верстах от г. Челябинска — порядочный поселок Смолинский — на берегу озера того же названия; вода в озере — очень чистая, слабосоленая, немного щелочная, — говорят, целебная… Многие челябинцы проводят там лето — отдыхают, купаются. Решили поехать и мы, чтобы отдохнуть, окончательно поправиться. За нами потянулись и Ругиновы, — к Ругинову приехала уже его семья, — жена Мария Михайловна и трое ребят, — потянулся и наш общий знакомый Н. Н. Богданович… Нашли квартиры — недалеко друг от друга, Богдановичи устроили купальню. Но… Ругинову, Богдановичу и мне необходимо каждый день заниматься в Акцизном управлении; — отпуска брать рано, извозчики за каждый конец желают по 1 р. — дорого… — как быть? Н. Н. Богданович — как бывший военный и улан — разрешил вопрос… — нашел и купил в г. Челябинске лошадь с коробком, всей сбруей и даже с кнутиком за 60 р., т. е. по 20 р. на человека. Какие были лошадь, экипаж и проч. — понятно по цене, но лето все добросовестно прослужило, — сивко бегал иногда даже рысью. Уход за нашим способом передвижения взял на себя Н. Н. Богданович. Все устроилось, озеро — красота, кругом поселка удобные места для прогулок, погода прекрасная… Утром мы трое уезжали в Челябинск, возвращались в 3 часа; жена и дети гуляли, купались, — ребятавесь день на озере. Вечерами тоже гуляли, играли в крокет у нас во дворе, иногда играли и в карты. Я еще в Перми выписал винтовку Ремингтона 22 калибра за 25 р. — типа монтекристо, но очень солидная — для длинных патронов — и шатался с ней по окрестностям, пытаясь убить галку, ворону, сороку… — но… очень неудачно… Не зная, чем объяснить промахи — плохим боем или неумением стрелять, попросил П. И. Кременцова — призовика по стрельбе пулей — попробовать ее… Поставили на 100 шагов мишень в пол-листа бумаги, — он выстрелил 3 раза, — в мишени 2 пули по краям. Кременцов заявил, что плоха винтовка, — из берданки — на это расстояние — он все пули садит в центр… принесли берданку — из трех пуль в полулисте одна… Наше благополучие продолжалось недолго. Заболела горничная Таня… полежала 4-5 дней; — позвали доктора— брюшной тиф. Как выяснилось потом — в нашей городской квартире — до нас — умерло двое от брюшного тифа и отхожее место не чистили… Жена увезла Таню в больницу в город, через день-два заболела и она… потом Аня, Лида, Володя, Оля, — пришлось везти в больницуи их… А. Ф. Бейвель отвел нам отдельную палату; для ухода за больными переселилась в больницуи Настасья, а потом приехала по моей просьбе и теща — Муза Алексеевна… У жены и Ани — тяжелая форма, кроме того, осложнения: у жены грудница, у Ани — заушница… Аня похудела, как скелет, — большую часть времени — без сознания… Я носил ее на руках в другое отделение для промывки уха, — она сопротивлялась, как могла, и изо всей силы била меня по лицу… Лида, несмотря на температуру 40°, играла в куклы, требовала, чтобы ее одевали каждое утро… В Смолино приехала — тоже по моей просьбе — моя мать и жила там с Шурой… Я находился в пространстве — в городе, больницеи Смолином… В довершение удовольствий у меня разыгрался жесточайший геморрой, — воспалились шишки. Боль такая, что я проводил целые часы, шагая 5 мин. по комнате и лежа на животе следующие 5 мин. По глупости я еще ухудшил свое положение: 1-е — довел до минимума питание и в сутки съедал только тарелку бульона, одно яйцо и Ѕ французской булки, чем еще ослаблял себя, и 2-е — очень много ходил пешком по жаре и растравлял шишки… В половине августа все кончилось благополучно, — только у Ани не оказалось мочки левого уха… Мать и Муза Алексеевна уехали, мы опять в Смолино… Поездил 4—5 дней по уезду за сборщиков, их — как казачьих офицеров — вызывали в лагеря; посмотрел казачьи поселки, — мало отличаются от крестьянских деревень. Пора перебираться в город, — с квартирами все еще плохо. Н. Г. Ругинов нашел для себя большой дом на краю города, — в доме нашлось место для Акцизного управления, — прежнее помещение освобождалось, и мы заняли его. Переехали уже в сентябре… купались до последнего дня — вода очень холодная. Квартира оказалась из 3 комнат и большой передней — светлая, довольно чистая, но очень холодная, зимой — при хорошей топке по ночам — температура падала до 6°, но никто не хворал; кухня была в подвальном этаже. Еще летом Н. Г. Ругинов устроил меня делопроизводителем в Комитет попечительства о народной трезвости, где он по должности был непременным членом; с августа я вступил; — жалования 25 р. — работы очень мало, — 1—2 вечера в неделю. Познакомился с председателем Комитета Александром Адриановичем Чикиным, товарищем его — помощником прокурора Леонидом Васильевичем Евреиновым. В сентябре ближе познакомился с А. Ф. Бейвелем… Были на заседании Комитета попечительства, — с заседания вышли вместе; общая дорога 2 квартала, но мы неожиданно заболтались, прошли и 3, 4, 5 кварталов; потом он проводил меня до квартиры, потом — я его, — промотались часа три. А. Ф. Бейвель советовал мне бросить акциз и заняться своим делом, хотя бы золотопромышленностью… Кстати, у А. А. Чикина 66 приисков, переданных ему известными богачами Стахеевыми (Чикин был родственником Стахеевых и управлял их большими домами в Челябинске, Миассе и уездах), — я могу начать работу на любом прииске… Можно найти и другое подходящее дело. Я обещал подумать, но бросить акцизную службу — пока боялся. Бейвель горячо ухватился за мою мысль устроить небольшой кружок самообразования — по примеру Якушевских пятниц; перебрали подходящих лиц, — я наметил Н. Г. Ругинова и Л. В. Евреинова, он — воинского начальника, — фамилию забыл. В сентябре Шуре уже 6 лет, — пора учить… Жене не хотелось отдавать его в школу, и он начал ходить на уроки к М. П. Крашенинниковой, — жене нашего сборщика — даме крошечного роста, но с большими — достоинством и самомнением. Денежные дела были неплохи. — Жили мы экономно, и в сентябре я имел возможность съездить в Екатеринбург, — купил там большой семейный самовар с подносом, чашкой и проч. за 50 р. и нарядную доху на меху кенгуру, покрытую жеребком, с большим воротником, — за 120 р. Последней покупкой остался недоволен… Н. Н. Богданович(!): «Вы посмотрите — у надзирателя только стеженое пальто, я —делопроизводитель — имею шубейку на баране, а Вы— контролер — и в такой дохе!»… За добродушие Н. Н. многое прощалось, — он и сам говорил, что у него «головка легонькая…». В самых первых числах октября ездили с Н. Г. Ругиновым в Троицк, — познакомиться с соседом-надзирателем и точнее определить границы округов; — я — как представитель от округа. Погода прекрасная — светло, тепло… — поехали только в форменных пальто… и по утрам и вечерам жестоко мерзли. До Троицка 110 в., взяли лошадей — проходных — вперед и обратно, выехали утром, ночью были в Троицке. Остановились на постоялом дворе. Утром в 11—12 ч. в сюртуках к Александру Андреевичу Гоппиусу — надзирателю. Встреча — самая любезная, — увел нас в свою квартиру: «Сначала надо позавтракать!». В столовой — оригинальная сервировка: на накрытом столе солидный графин водки и громадный — несколько фунтов — кусок черной паюсной икры. Выпили, поболтали, появились троицкие чиновники — В. И. Филиппов, Н. А. Чирков, разговорились… Завтрак затянулся, незаметно перешел в обед — появился еще графин… На постоялый двор пришли вечером. На другой день пошли с визитами. Сначала к В. И. Филиппову, — у него обошлось благополучно. Потом к Н. А. Чиркову— то же, что у Гоппиуса. К нашей чести надо сказать, что мы противились, сколько могли, но нам заявили, что «в чужой монастырь со своим уставом не ходят!». На третий день последние визиты и товарищеский обед у Гоппиуса… Часов в 5 — попросили разрешения отдохнуть, утекли на свой постоялый двор и велели моментально запрягать лошадей, чтобы поехать в Челябинск… Уже темнело, — проехали один перегон, другой… Ямщик в Троицке впервые, — надо спросить дорогу, но вдруг откуда-то появился целый караван верблюдов! Лошади хорошие, крепкие, стоявшие 3 дня на овсе, подхватили и понесли в первую попавшуюся улицу… — удержать не могли. Скоро оказались за городом, дорога — широкая, ровная, ямщик перестал сдерживать. Верст через 5—7 лошади успокоились. Возник вопрос — куда мы едем? Темно, дорога пустынная. Вдруг — далеко впереди — колокольчик… — поехали, скоро догнали, — пара, сидят двое. При нашем приближении они погнали, мы не отстаем. Они понукают вовсю… — наконец, свернули с дороги, остановились. Я выскочил из коробка, — к ним. «Не подходи! Будем стрелять!». Я спокойно заявил, что мы им не мешаем стрелять и просили бы только сообщить, куда ведет эта дорога. Все выяснилось, — дорога в Кочкарь, возвращаться в Троицк далеко, лучше переночевать поблизости — в станице, кажется, Кособродской. Приехали в станицу, едва нашли ночью винную лавку, предъявили документы, переночевали… Утром решили поехать в Кочкарь, отчего не посмотреть золотопромышленный центр Южного Урала… Часов в 9 были в Кочкаре, почайничали в винной лавке, спросили приказчика, что знает о добыче… Он между прочим сообщил, что месяца 3 назад водой вырвало бок у шахты и погибло несколько рабочих… Для осмотра шахт и работ нужно разрешение; — пошли, разыскали какого-то служащего — немца — по-русски еле-еле. Немец позвал нас на квартиру, угощает пивом… Появился другой служащий, покрупнее — француз — очень вежливый. Я мужественно сообщил ему по-французски, что Н. Г. Ругинов — директор акцизов (directeur d’octroi), я — его секретарь, желаем осмотреть шахты…Француз предложил нам предварительно позавтракать, — отказались. Появился переводчик, — я так же твердо повторил, что желаем осмотреть шахты. Французы помялись, разрешили. Пошли, — переводчик с нами. Начали спускаться в ближайшую шахту по стремянкам — чуть наклонные лестницы — темно, мокро, ступеньки скользкие. Шахта — неглубокая, аршин на 80, — жилу потеряли,— выклинилась, — ищут штреками. Вылезли, — я пожелал в самую глубокую, — 200 аршин с чем-то. Начали спускаться… Через несколько стремянок слышу голос Ругинова: «Спускайтесь один… в преисподнюю мне еще не хочется!..». Спустился один… Шахта громадная, облицована кирпичом; по широкому, высокому штреку дошли до жилы, — толщиною пальца два, — тянется в сплошном камне; кое-где поблескивают крупинки золота. Пошел в другие штрека… вдруг встречаюсь с Ругиновым, — он не выдержал и тоже спустился. Осмотрели все, — с отдыхами вылезли на свет Божий… Французы очень любезны… Я попросил показать шахту, где был обвал, — помялись, повели и туда… Вырвано аршин в 50 от поверхности, — все уже заделано — видна новая кладка… Вниз не захотелось, — выбрались… Из кучки людей отделяется прекрасно одетый джентльмен , на великолепном русском языке рекомендуется : «М-сье Морис — главный переводчик… М-сье Готальс (главный директор с жалованием 60 000 франков в год) просит господ чиновников позавтракать к себе. Экипаж — к услугам господ чиновников…» — шикарная коляска на резинах, прекрасная лошадь… Очевидно, французы принимали нас за судейских, приехавших для следствия по обвалу… Ругинов замялся, — я настоял повидать Готальса… — поехали. Громадный дом, большая передняя, паркет, бархатный ковер. Встретил сам Готальс — невысокий, юркий, очень любезный, — разговор через переводчика, — просит оказать честь — позавтракать… Ругинов струсил, — не соглашается, но и не отказывается,— попросил позволения съездить переодеться… Вернулись в лавку, я настаивал поехать завтракать — попить настоящего французского шампанского, но кончилось тем, что мы удрали из Кочкаря, так же, как и из Троицка. Этим наша Одиссея еще не кончилась. Из Кочкаря мы приехали в поселок Звягинский — уже наш округ. Заехали в лавку и… минут 5—10 не могли вылезти из коробка, — ноги не действовали после спусков и подъемов по стремянкам. Сделали ревизию лавки, попросили приготовить яичницу… Купили 1/40 водки, приказчик подал крошечные рюмочки, выпили по одной, по другой, едим с аппетитом… Вижу, — у Н. Г. Ругинова совсем посоловели глаза… «Николай Григорьевич! — да Вы… того…». — «Я-то ничего… а у Вас язык заплетается!..» — в сороковке водки осталось больше половины. В Челябинск приехали поздней ночью, последние 10 верст — проливной дождь. Начались и наши «пятницы». Собирались чаще всего у Бейвеля, хотя он и жил далеко — за больницей. А. Ф. Бейвель делал доклады по анатомии, физиологии, показывал препараты. Евреинов — по праву. Ругинов — по ботанике и зоологии, я — по математике, прикладной механике, геологии… Исправнее оказались Бейвель и я, Ругинов ленивее всех… — в общем, относились с душой. После доклада — часов в 10—11 — ужин, 2 рюмки водки, разговоры.., — познакомился с — женой Бейвеля. В первую пятницу у меня — пришли Бейвель и Евреинов — Ругинова не было, — я читал доклад о передаче энергии, — оскандалилась жена. На ужин она купила рябчиков и осетрины, но… рябчиков — уже зажаренных — перед ужином утащили собаки, а осетрина оказалась непроваренной… У Н. Г. Ругинова проявились задатки охотника… Я и наши близкие знакомые — сборщики — казачьи офицеры П. И. Кременцов и А. Н. Полозов — решили познакомить его с облавой на зайцев. Устроили около поселка Сычевского — в 22 верстах от Челябинска. Приехали в поселок вечером, на другой день облава, — гнали верховые казаки. Зайцев порядочно, хотя далеко не то, что в Федоровском заводе и Екатеринбурге, — но постреляли с удовольствием… Ругинов был в восторге, гонялся за подстреленными зайцами, как мальчишка… Я убил 5 штук. По окончании облавы казаки провожали нас с песнями и показывали разные — прямо цирковые — фокусы на лошадях. Служба при таких условиях, да еще после Екатеринбурга , была весьма легкой и приятной … В конце ноября — был уже порядочный снег — участвовал с Ругиновым еще в одной облаве на зайцев в малознакомой компании , — недалеко от Челябинска . Ничего интересного не было , только с Ругиновым произошел небольшой курьез … После 2-3 загонов сообщает мне (хорошо, что наедине): «Как здесь долго держатся утки !». — «Утки уже все улетели!». — «Ну вот! — я сам видел 2 штук». — «Не может быть!». — «Видел! — да вон смотрите… еще одна! — разве это не утка?!». Над нами летел косач ! Ругинов —естественник-зоолог Одесского университета … На облаве я убил 6 зайцев. Арсенал мой увеличивался. Кроме ижевской двухстволки, полученной в Федоровском заводе и винтовки Ремингтона , полученной в Перми , я купил в Кушве два шомпольных револьвера . Один — подлинный, Кольта, первого выпуска , 32 калибра с типичными — длинным стволом и оригинальной ручкой, и другой — Адамса — прекрасной работы — весь в гравировке с рукояткой в виде шеи и головы тигра — 38 калибра . Я привел револьверы в приличный вид , сделал пулелейки , стрелял . В Челябинске в октябре купил в магазине Заводчикова за 15 р. (по прейскуранту 75 р.) револьверную винтовку Смита и Вессона, 32 калибра, со стволом 12 вершков и приставной деревянной ложей. Винтовка очень красивая, никелированная, бой средний. В ноябре получил из Америки — через магазин Чижева в Москве — целевой револьвер Смита и Вессона, о котором мечтал 2 года. Револьвер тяжелый, калибр 32—44 с переснаряжающимися патронами (пулелейка, прибор — великолепной работы; 200 шт. гильз; бой — на 100 шагов с подставки, все пули в ј листа бумаги, — хорошо и для винтовки…).